разумеется, рай не один. у каждой души свой райский уголок. мне нравился вечный вторник одного аутиста, утонувшего в ванной в 1953-ем. * - чего же хочет бог? - бог дал вам свободу - и что нам с ней делать? знай я тогда то, что знаю сейчас, я бы сказал: "все просто. свобода - это веревка. бог хочет, чтобы вы на ней повесились."
мне снился сон сегодня - темный кабинет, сидит народу много, знакомые и не знакомые, идет практическое занятие по "Лето господне", но оно почему-то про Николая II и какие-то неясные исторические вещи в сочетании с религией, а преподаватель почему-то - бородатый и суровый какой-то мужчина, богослов или что-то в этом роде, и все объясняют по очереди главы этого "Лета", и доходит очередь до меня, а я вторую часть книги не читала, мне пытается что-то подсказать Сата, но он подходит и становится за моей спиной и начинает орать на меня, какая я дура и невежда, а я не могу объяснить ни про Николя, ни про что-то еще, во сне еще думаю "какая же хуйня", урок заканчивается, и я еду на велике домой и реву, а дом почему то старый, с балкончиком и высокими потолками, и на кухне веревки по потолку и сушатся сарафаны.
я хотела написать обо всем этом вчера, но забыла. ** мне делали МРТ (проверять гипофиз). ну что сказать - в "House, M.D." все это выглядит гораздо круче. думала уши лопнут от шума в этой трубе. когда в нее закатывали, чувствовала себя человеком, которого сейчас заморозят на стописят лет. все это длилось минут 40, было страшно, потому что через маленькое окошко и (по-видимому) зеркало было видно, как в соседнем кабинете сначала один врач напряженно смотрит на экран, потом на снимок МРТ пятилетней давности, потом звонит куда-то, потом подходит второй врач, потом третий, потом они спрашивают: "сколько вам лет?", я отвечаю: "20", а они так удивленно переспрашивают: "20??",
и я думаю - ну, все. сейчас там соберется целая команда, как в "хаусе", и они все будут решать что со мной. и у меня там какие-нибудь червяки. или что-нибудь осталось на уровне пятилетней давности и не растет больше, и поэтому они так переспросили про мой возраст. все. точно, все, вон сколько их там собралось. так. надо решить, что сказать Б. - дождаться его приезда, чтобы расстаться, или написать сразу, типа "милый, прости, но дальше пойдем своими путями".
и все это под непрекращающийся шум, как будто у меня на голове кастрюля и по ней стучат ложкой. а потом резко все стихло и меня выкатили. сказали, что все в норме, никаких червяков нет и причин для них нет, прямых или косвенных. и мы на радостях с Ромой пошли в больничную столовку. такую с этими милыми липкими клеенчатыми скатертями, и "у нас порядок такой: поел - убери за собой!" и "разносы на столах не оставлять!", поели там больничные-больничные сырники со сметаной и компот из кураги. вот и все. ** беременным девочкам нужно носить футболки "Iampregnant". потому что идет такая с пузиком, и ведь пока пиво и сигареты не купит в ларьке, не поймешь - толи радость у нее, толи горе. (толи поздравить, толи промолчать). ** вчера я видела пятилетнюю девочку, она была похожа на маленькую обезьяну, а ее мама - на большую. простите, все дети прекрасны, но вы бы это видели. ** у нас начало гореть поле. это плохо. ** люди в автобусах, раздевайтесь! (только не там же). серьезно, вы едете в теплых куртках в +15 и потеете. дыщать нечем же. ** еще из важного: я перестала курить. нужно из-за таблеток. не бросила, а перестала. выбросила дома все пепельницы, зажигалки, сигареты. не курю второй день. вообще не курю, без всяких двух затяжек у знакомых и половины сигареты на балконе ночью. да, два дня это пока что мало, но это уже база для того, чтобы было жалко закурить и "все это стало бы напрасно". перестать курить для меня - очень грустно. я курила 6 лет, с 14-ти, и, как не глупо и не отвратительно это звучит, я буду скучать по сигаретам. с ними много связано. буду скучать по тому, как закуриваешь поздно заполночь после того, как сделаны все дела, или рано утром. не буду расписывать дальше, курить захочется. это тяжело. сигареты часть моей жизни. в основном, психологически - никотиновой ломки у меня нет, я просто сама не представляю, как это - пойти гулять, разговаривать с кем-то, ждать кого-то, смотреть фильм дома, вкусно поесть - и не закурить. освобождается действительно много времени, и становится еще скучнее, потому что не заполнить его сигаретами. хоть вязать начинай, честно. легче от того, что есть стимул "из-за таблеток". без этого было бы сложнее. но я буду скучать.
вчера думала все бросить и добежать до ларька, настолько дома было нечем занять руки. пришлось пойти и сделать маску для волос, чтобы уже было не выйти из дома. помогло.
Вышла как-то мать на улицу. Льет дождь. Зонтик остался дома. Бредет она по лужам. Вдруг навстречу ей алкаш, тоже без зонтика. Кричит: – Мамаша! Мамаша! Чего это они все под зонтиками, как дикари?! читать дальше Соседский мальчик: – Из овощей я больше всего люблю пельмени…
Когда мой брат решил жениться, его отец сказал невесте: – Кира! Хочешь, чтобы я тебя любил и уважал? В дом меня не приглашай. И сама ко мне в гости не приходи.
Проснулись мы с братом у его знакомой. Накануне очень много выпили. Состояние ужасающее.
Вижу, брат мой поднялся, умылся. Стоит у зеркала, причесывается. Я говорю: – Неужели ты хорошо себя чувствуешь? – Я себя ужасно чувствую. – Но ты прихорашиваешься! – Я не прихорашиваюсь, – ответил мой брат. – Я совсем не прихорашиваюсь. Я себя… мумифицирую.
Я болел три дня, и это прекрасно отразилось на моем здоровье.
– Как вас постричь? – Молча.
«Можно ли носом стирать карандашные записи?»
Выпил накануне. Ощущение – как будто проглотил заячью шапку с ушами.
«Гавнокомандующий». «Большевистская каторга» (вместо «когорта»). «Коммунисты осуждают решение партии» (вместо – «обсуждают»). И так далее.
У Ахматовой когда-то вышел сборник. Миша Юпп повстречал ее и говорит: – Недавно прочел вашу книгу. Затем добавил: – Многое понравилось. Это «многое понравилось» Ахматова, говорят, вспоминала до смерти.
Хармс говорил: – Телефон у меня простой – 32-08. Запоминается легко: тридцать два зуба и восемь пальцев.
Дело было на лекции профессора Макогоненко. Саша Фомушкин увидел, что Макогоненко принимает таблетку. Он взглянул на профессора с жалостью и говорит: – Георгий Пантелеймонович, а вдруг они не тают? Вдруг они так и лежат на дне желудка? Год, два, три, а кучка все растет, растет… Профессору стало дурно.
Оставил первомайские стихи. Финал их такой: "…Адмиралтейская игла Сегодня, дети, без чехла!…" Как вы думаете, это – подсознание?
У поэта Шестинского была такая строчка: «Она нахмурила свой узенький лобок…»
Генрих Сапгир, человек очень талантливый, называл себя «поэтом будущего». Лев Халиф подарил ему свою книгу. Сделал такую надпись:«Поэту будущего от поэта настоящего!»
Подходит ко мне в Доме творчества Александр Бек: – Я слышал, вы приобрели роман «Иосиф и его братья» Томаса Манна? – Да, – говорю, – однако сам еще не прочел. – Дайте сначала мне. Я скоро уезжаю. Я дал. Затем подходит Горышин: – Дайте Томаса Манна почитать. Я возьму у Бека, ладно? – Ладно. Затем подходит Раевский. Затем Бартен. И так далее. Роман вернулся месяца через три. Я стал читать. Страницы (после 9-й) были не разрезаны. Трудная книга. Но хорошая. Говорят.
Беломлинский говорил об Илье Дворкине: – Илья разговаривает так, будто одновременно какает: «Зд`оорово! Ст`аарик! К`аак дела? К`аак поживаешь?..»
Однажды меня приняли за Куприна. Дело было так. Выпил я лишнего. Сел тем не менее в автобус. Еду по делам. Рядом сидела девушка. И вот я заговорил с ней. Просто чтобы уберечься от распада. И тут автобус наш минует ресторан «Приморский», бывший «Чванова». Я сказал: – Любимый ресторан Куприна! Девушка отодвинулась и говорит: – Оно и видно, молодой человек. Оно и видно.
Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось: «Личные вещи партизана Бонсюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста…» Широко жил партизан Боснюк!
Встретил я однажды поэта Горбовского. Слышу: – Со мной произошло несчастье. Оставил в такси рукавицы, шарф и пальто. Ну, пальто мне дал Ося Бродский, шарф – Кушнер. А вот рукавиц до сих пор нет. Тут я вынул свои перчатки и говорю: – Глеб, возьми. Лестно оказаться в такой системе – Бродский, Кушнер, Горбовский и я. На следующий день Горбовский пришел к Битову. Рассказал про утраченную одежду. Кончил так: – Ничего. Пальто мне дал Ося Бродский. Шарф – Кушнер. А перчатки – Миша Барышников.
Горбовский, многодетный отец, рассказывал: – Иду вечером домой. Смотрю – в грязи играют дети. Присмотрелся – мои.
Поэт Охапкин надумал жениться. Затем невесту выгнал. Мотивы: – Она, понимаешь, медленно ходит, а главное – ежедневно жрет!
В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии. Как-то раз он ударил Вознесенского. Это был уже не первый случай такого рода. Битова привлекли к товарищескому суду. Плохи были его дела. И тогда Битов произнес речь. Он сказал: – Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала выслушайте, как было дело. Я расскажу, как это случилось, и тогда вы поймете меня. А следовательно – простите. Потому что я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело. – Ну, и как было дело? – поинтересовались судьи. – Дело было так. Захожу в «Континенталь». Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте, – воскликнул Битов, – мог ли я не дать ему по физиономии?!
Наутро после большой гулянки я заявил Сергею Вольфу: – Ты ужасно себя вел. Ты матюгался, как сапожник. И к тому же стащил зажигалку у моей приятельницы… Вольф ответил: – Матюгаться не буду. Зажигалку верну.
Вольф говорит: – Недавно прочел «Технологию секса». Плохая книга. Без юмора. – Что значит – без юмора? Причем тут юмор? – Сам посуди. Открываю первую страницу, написано – «Введение». Разве так можно?
Пивная на улице Маяковского. Подходит Вольф, спрашивает рубль. Я говорю, что и так мало денег. Вольф не отстает. Наконец я с бранью этот рубль ему протягиваю. – Не за что! – роняет Вольф и удаляется.
Как-то мы сидели в бане. Вольф и я. Беседовали о литературе. Я все хвалил американскую прозу. В частности – Апдайка. Вольф долго слушал. Затем встал. Протянул мне таз с водой. Повернулся задницей и говорит: – Обдай-ка!
Толя и Эра Найман – изящные маленькие брюнеты. И вот они развелись. Идем мы однажды с приятелем по улице. А навстречу женщина с двумя крошечными тойтерьерами. – Смотрите, – говорит приятель, Толя и Эра опять вместе.
Однажды были мы с женой в гостях. Заговорили о нашей дочери. О том, кого она больше напоминает. Кто-то сказал: – Глаза Ленины. И все подтвердили, что глаза Ленины. А Найман вдруг говорит: – Глаза Ленина, нос – Сталина.
Оказались мы в районе новостроек. Стекло, бетон, однообразные дома. Я говорю Найману: – Уверен, что Пушкин не согласился бы жить в этом мерзком районе. Найман отвечает: – Пушкин не согласился бы жить… в этом году!
Найман и Бродский шли по Ленинграду. Дело было ночью. – Интересно, где Южный Крест? – спросил вдруг Бродский. (Как известно, Южный Крест находится в соответствующем полушарии.) Найман сказал: – Иосиф! Откройте словарь Брокгауза и Эфрона. Найдите там букву "А". Поищите слово«Астрономия». Бродский ответил: – Вы тоже откройте словарь на букву "А". И поищите там слово «Астроумие».
Писателя Воскобойникова обидели американские туристы. Непунктуально вроде бы себя повели. Не явились в гости. Что-то в этом роде. Воскобойников надулся: – Я, – говорит, – напишу Джону Кеннеди письмо. Мол, что это за люди, даже не позвонили. А Бродский ему и говорит: – Ты напиши «до востребования». А то Кеннеди ежедневно бегает на почту и все жалуется: «Снова от Воскобойникова ни звука!..»
У Валерия Грубина, аспиранта-философа, был научный руководитель. Он был недоволен тем, что Грубин употребляет в диссертации много иностранных слов. Свои научные претензии к Грубину он выразил так: – Да хули ты выебываешься?!
Грубин с похмелья декламировал: "Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, очнись и поддадим!…"
У Иосифа Бродского есть такие строчки: "Ни страны, ни погоста, Не хочу выбирать, На Васильевский остров Я приду умирать…" Так вот, знакомый спросил у Грубина: – Не знаешь, где живет Иосиф Бродский? Грубин ответил: – Где живет, не знаю. Умирать ходит на Васильевский остров.
Оказались мы с Грубиным в Подпорожском районе. Блуждали ночью по заброшенной деревне. И неожиданно он провалился в колодец. Я подбежал. С ужасом заглянул вниз. Стоит мой друг по колено в грязи и закуривает. Такова была степень его невозмутимости.
Как-то раз отец сказал мне: – Я старый человек. Прожил долгую творческую жизнь. У меня сохранились богатейшие архивы. Я хочу завещать их тебе. Там есть уникальные материалы. Переписка с Мейерхольдом, Толубеевым, Шостаковичем. Я спросил: – Ты переписывался с Шостаковичем? – Естественно, – сказал мой отец, – а как же?! У нас была творческая переписка. Мы обменивались идеями, суждениями. – При каких обстоятельствах? – спрашиваю. – Я как-то ставил в эвакуации, а Шостакович писал музыку. Мы обсуждали в письмах различные нюансы. Показать? Мой отец долго рылся в шкафу. Наконец он вытащил стандартного размера папку. Достал из нее узкий белый листок. Я благоговейно прочел: «Телеграмма. С вашими замечаниями категорически не согласен. Шостакович».
Костя Беляков считался преуспевающим журналистом. Раз его послали на конференцию обкома партии. Костя появился в зале слегка навеселе. Он поискал глазами самого невзрачного из участников конференции. Затем отозвал его в сторонку и говорит: – Але, мужик, есть дело. Я дыхну, а ты мне скажешь – пахнет или нет… Невзрачный оказался вторым секретарем обкома. Костю уволили из редакции.
Однокомнатная коммуналка – ведь и такое бывает.
В ходе какой-то пьянки исчезла жена Саши Губарева. Удрала с кем-то из гостей. Если не ошибаюсь, с журналистом Васей Захарько. Друг его, Ожегов, чувствуя себя неловко перед Губаревым, высказал идею: – Васька мог и не знать, что ты – супруг этой женщины. Губарев хмуро ответил: – Но ведь Ирина-то знала.
Я спросил у восьмилетней дочки: – Без окон, без дверей – полна горница людей. Что это? – Тюрьма, – ответила Катя.
В Пушкинских Горах туристы очень любознательные. Задают экскурсоводам странные вопросы: – Кто, собственно, такой Борис Годунов? – Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым? – Где здесь проходила «Болдинская осень»? – Бывал ли Пушкин в этих краях? – Как отчество младшего сына А.С.Пушкина? – Была ли А.П.Керн любовницей Есенина?!.. А в Ленинграде у знакомого экскурсовода спросили: – Что теперь находится в Смольном – Зимний?.. И наконец, совсем уже дикий вопрос: – Говорят, В.И.Ленин умел плавать задом. Правда ли это?
Я был на третьем курсе ЛГУ. Зашел по делу к Мануйлову. А он как раз принимает экзамены. Сидят первокурсники. На доске указана тема: «Образ лишнего человека у Пушкина». Первокурсники строчат. Я беседую с Мануйловым. И вдруг он спрашивает: – Сколько необходимо времени, чтобы раскрыть эту тему? – Мне? – Вам. – Недели три. А что? – Так, говорит Мануйлов, – интересно получается. Вам трех недель достаточно. Мне трех лет не хватило бы. А эти дураки за три часа все напишут.
Режим: наелись и лежим.
Ленин произносил: «Гавнодушие».
По радио сообщили: «Сегодня утром температура в Москве достигла двадцати восьми градусов. За последние двести лет столь высокая майская температура наблюдалась единственный раз. В прошлом году».
Писатель Демиденко – страшный хулиган. Матерные слова вставляет куда попало. Помню, я спросил его: – Какая у тебя пишущая машинка? Какой марки? Демиденко сосредоточился, вспомнил заграничное название «Рейнметалл» и говорит: – Рейн, блядь, металл, хер!
Расположились мы как-то с писателем Демиденко на ящиках около пивной лавки. Ждем открытия. Мимо проходит алкаш, запущенный такой. Обращается к нам: – Сколько время? Демиденко отвечает: – Нет часов. И затем: – Такова селяви. Алкаш оглядел его презрительно: – Такова селяви? Не такова селяви, а таково селяви. Это же средний род, мудила! Демиденко потом восхищался: – У нас даже алкаши могут преподавать французский язык!
Яша Фрухтман руководил хором старых большевиков. Говорил при этом: – Сочиняю мемуары под заглавием: «Я видел тех, кто видел Ленина!»
Плакат на берегу: «Если какаешь в реке, уноси говно в руке!»
По радио объявили: «На экранах – третья серия „Войны и мира“. Фильм по одноименному роману Толстого. В ходе этой картины зрители могут ознакомиться с дальнейшей биографией полюбившихся им героев».
Ростропович собирался на гастроли в Швецию. Хотел, чтобы с ним поехала жена. Начальство возражало.
Ростропович начал ходить по инстанциям. На каком-то этапе ему посоветовали: – Напишите докладную. «Ввиду неважного здоровья прошу, чтобы меня сопровождала жена». Что-то в этом духе. Ростропович взял бумагу и написал: «Виду безукоризненного здоровья прошу, чтобы меня сопровождала жена». И для убедительности прибавил: «Галина Вишневская». Это подействовало даже на советских чиновников.
Однажды я техреда Льва Захаровича назвал случайно Львом Абрамовичем. И тот вдруг смертельно обиделся. А я все думал, что же могло показаться ему столь уж оскорбительным? Наконец я понял ход его мыслей: «Сволочь! Моего отчества ты не запомнил. А запомнил только, гад, что я – еврей!..»
Пожилой зэк рассказывал: – А сел я при таких обстоятельствах. Довелось мне быть врачом на корабле. Заходит как-то боцман. Жалуется на одышку и бессонницу. Раздевайтесь, говорю. Он разделся. Жирный такой, пузатый. Да, говорю, скверная у вас, милостливый государь, конституция, скверная… А этот дурак пошел и написал замполиту, что я ругал советскую конституцию.
Один мой друг ухаживал за женщиной. Женщина была старше и опытнее его. Она была необычайно сексуальна и любвеобильна. Друг мой оказался с этой женщиной в гостях. Причем в огромной генеральской квартире. И ему предложили остаться ночевать. И женщина осталась с ним. Впервые они были наедине. И друг мой от радости напился. Очнулся голый на полу. Женщина презрительно сказала: – Мало того, что он не стоял. Он у тебя даже не лежал. Он валялся.
У режиссера Климова был номенклатурный папа. Член ЦК. О Климове говорили: – Хорошо быть левым, когда есть поддержка справа…
Ольга Форш перелистывала жалобную книгу. Обнаружила такую запись: «В каше то и дело попадаются лесные насекомые. Недавно встретился мне за ужином жук-короед». – Как вы думаете, – спросила Форш, – это жалоба или благодарность?
Это было в семидесятые годы. Булату Окуджаве исполнилось 50 лет. Он пребывал в немилости. «Литературная газета» его не поздравила. Я решил отправить незнакомому поэту телеграмму. Придумал нестандартный текст, а именно: «Будь здоров, школяр!» Так называлась одна его ранняя повесть. Через год мне удалось познакомиться с Окуджавой. И я напомнил ему о телеграмме. Я был увереy, что ее нестандартная форма запомнилась поэту. Выяснилось, что Окуджава получил в юбилейные дни более ста телеграмм. Восемьдесят пять из них гласили: «Будь здоров, школяр!»
Министр культуры Фурцева беседовала с Рихтером. Стала жаловаться ему на Ростроповича: – Почему у Ростроповича на даче живет этот кошмарный Солженицын?! Безобразие! – Действительно, – поддакнул Рихтер, – безобразие! У них же тесно. Пускай Солженицын живет у меня…
Писатель Уксусов: «Над городом поблескивает шпиль Адмиралтейства. Он увенчан фигурой ангела НАТУРАЛЬНОЙ величины».
У того же автора: «Коза закричала нечеловеческим голосом…»
Два плаката на автостраде с интервалом в километр. Первый: «Догоним и перегоним Америку…» Второй: «В узком месте не обгоняй!»
Голявкин часто наведывался в рюмочную у Исаакиевского собора. Звонил оттуда жене. Жена его спрашивала: – Где ты находишься? – Да так, у Исаакиевского собора. Однажды жена не выдержала: – Что ты делаешь у Исаакиевского собора?! Подумаешь – Монферран!
Цуриков, парень огромного роста, ухаживал в гостях за миниатюрной девицей. Шаблинский увещевал его: – Не смей! Это плохо кончится! – А что такое? – Ты кончишь, она лопнет.
В Ленинград приехал Марк Шагал. Его повели в театр имени Горького. Там его увидел в зале художник Ковенчук. Он быстро нарисовал Шагала. В антракте подошел к нему и говорит: – Этот шарж на вас, Марк Захарович. Шагал в ответ: – Не похоже. Ковенчук: – А вы поправьте. Шагал подумал, улыбнулся и ответил: – Это вам будет слишком дорого стоить.
Драматург Альшиц сидел в лагере. Ухаживал за женщиной из лагадминистрации в чине майора. Готовил вместе с ней какое-то представление. Репетировали они до поздней ночи. Весь лагерь следил как продвигаются его дела. И вот наступила решающая фаза. Это должно было случиться вечером. Все ждали. Альшиц явился в барак позже обычного. Ему дали закурить, вскипятили чайник. Потом зэки сели вокруг и говорят: – Ну, рассказывай. Альшиц помедлил и голосом опытного рассказчика начал: – Значит так. Расстегиваю я на гражданине майоре китель…
Шло какое-то ученое заседание. Выступал Макогоненко. Бялый перебил его: – Долго не кончать – преимущество мужчины! Мужчины, а не оратора!
Юрий Олеша подписывал договор с филармонией. Договор был составлен традиционно: «Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем „автор“… Московская государственная филармония, именуемая в дальнейшем „заказчик“… Заключают настоящий договор в том, что автор обязуется…» И так далее. Олеша сказал: – Меня такая форма не устраивает. – Что именно вас не устраивает? – Меня не устраивает такая форма: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем «автор». – А как же вы хотите? – Я хочу по-другому. – Ну так rак же? – Я хочу так: "Юрий Карлович Олеша, именуемый в дальнейшем – «Юра».
В двадцатые годы моя покойная тетка была начинающим редактором. И вот она как-то раз бежала по лестнице. И, представьте, неожиданно ударилась головой в живот Алексея Толстого. – Ого, – сказал Толстой, – а если бы здесь находился глаз?!
Умер Алексей Толстой. Коллеги собрались на похороны. Моя тетка спросила писателя Чумандрина: – Миша, вы идете на похороны Толстого? Чумандрин ответил: – Я так прикинул. Допустим, умер не Толстой, а я, Чумандрин. Явился бы Толстой на мои похороны? Вряд ли. Вот и я не пойду.
Писатель Чумандрин страдал запорами. В своей уборной он повесил транспарант: «Трудно – не означает: невозможно!»
У одного знаменитого режиссера был инфаркт. Слегка оправившись, режиссер вновь начал ухаживать за молодыми женщинами. Одна из них деликатно спросила: – Разве вам ЭТО можно? Режиссер ответил: – Можно… Но плавно…
Одного нашего знакомого спросили: – Что ты больше любишь водку или спирт? Тот ответил: – Ой, даже не знаю. И то и другое настолько вкусно!…
По Ленинградскому телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр, черный как вакса, дрался с белокурым поляком. Диктор пояснил: – Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой полоске на трусах.
Борис Раевский сочинил повесть из дореволюционной жизни. В ней была такая фраза (речь шла о горничной): «… Чудесные светлые локоны выбивались из-под ее кружевного ФАРТУКА…»
В Тбилиси проходила конференция на тему «Оптимизм советской литературы». Было множество выступающих. В том числе – Наровчатов, который говорил про оптимизм советской литературы. Вслед за ним поднялся на трибуну грузинский литературовед Кемоклидзе: – Вопрос предыдущему оратору. – Пожалуйста. – Я относительно Байрона. Он был молодой? – Что? – удивился Наровчатов. – Байрон? Джордж Байрон? Да, он погиб сравнительно молодым человеком. А что? – Ничего особенного. Еще один вопрос про Байрона. Он был красивый? – Кто, Байрон? Да, Байрон, как известно, обладал весьма эффектной наружностью. А что? В чем дело? – Да, так. Еще один вопрос. Он был зажиточный? – Кто, Байрон? Ну, разумеется. Он был лорд. У него был замок. Он был вполне зажиточный. И даже богатый. Это общеизвестно. – И последний вопрос. Он был талантливый? – Байрон? Джордж Байрон? Байрон – величайший поэт Англии! Я не понимаю в чем дело?! – Сейчас поймешь. Вот смотри. Джордж Байрон! Он был молодой, красивый, богатый и талантливый. Он был – пессимист! А ты – старый, нищий, уродливый и бездарный! И ты – оптимист!
Случилось это в Пушкинских Горах. Шел я мимо почтового отделения. Слышу женский голос – барышня разговаривает по междугородному телефону: – Клара! Ты меня слышишь?! Ехать не советую! Тут абсолютно нет мужиков! Многие девушки уезжают так и не отдохнув!
Самое большое несчастье моей жизни – гибель Анны Карениной!
эти таблетки делают меня добрее, эти таблетки делают меня злее, я все время хочу есть, есть и плакать, желательно - лежать, смотреть что-нибудь, есть, плакать и одновременно (ну не знаю) ловить рыбу, кого-нибудь обнимать, прыгать на батуте, быть в деревне, убивать людей (мысленно я ненавижу каждого прохожего), еще - очень на все похуй, ощутимо так, почти осязаемо - похуй, если мы это то, что мы едим, то сегодня я - два куска хлеба с яичницей, кастрюля винигрета, полбанки вареной сгущенки, два яблока, кусок мяса с помидорами, тарелка гречки, 2 вафли (ну вот, я снова хочу есть),
воздух по презнему зол и грязен, город в песке, ветер вырывает у меня из рук все (сумку? слова? мозги?), очень хочется молчать и говорить.
в теле происходит что-то, я замираю, сворачиваюсь, завязываю руки, чувствую землю.
я не могу выговорить название этого сервиса, вообщем
я завелаhttp://vsepustoe.tumblr.com/ (меня не корми дай где нибудь зарегистрироваться) и буду постить там всякие штуки, которыми мне уже шесть лет не позволяет совесть захламлять @дневнички.
второй день я чувствую себя куском мяса, как будто плавится голова, плавится тело, напротив этого - снова выпал снег (пошел и упал), и меня бросает то в жар, то в холод. 37.7, я облокачиваюсь на стол и чувствую, что плыву.
все это настолько смешно, что нет сил смеяться. все, что ты хочешь сказать этому миру, должно уместиться в одном предложении.
я попытаюсь пересказать то, что пересказывается, я уже задремала, и тут рядом ложится Б., которого по определению не могло быть тут, одетый, в куртке. потом он начал ходить по квартире, что-то перекладывая с места на место, я радости не чувствовала, только волнение и беспокойство. потом оказалось, что в соседних комнатах остановились его друзья, которых тоже не могло быть в городе сейчас, и он просил их не будить. повсюду были какие-то чипсы, еда, пиво, я стояла курила у окна на кухне и разговаривала с его друзьями. все они, и Б. тоже, были похожи на призраков - очень настоящие, но я чувствовала, что это нереально, неправда. уже ночь. Б. скрылся из моего вида, в квартире его не было. мне показалось, что я схожу с ума. на кухне были два его друга, я разговаривала с ними, один спросил: "тебе страшно?", я ответила: "а как ты думаешь - пять. пять месяцев тут одна", а потом они тоже исчезли. тут я поняла, что схожу с ума - хожу по квартире, и понимаю, что она пустая. людей нет, хотя только что были, вещи все как они оставили, в дальней комнате включен телевихор, свет, из кранов течет вода. я бродила по квартире, натыкалась взглядом на какие-то вполне обычные предметы, и мне становилось еще страшнее. я позвонила М., и попросила ее приехать. она (говоря вкратце) послала меня нахрен - скахала, что они с Димой сейчас заняты, и вообще у нее нет денег, и она не может. я стояла, рассказывала ей все, уговаривала приехать, не класть трубку, а потом поняла, что прямо за мной включился газ и духовка на все конфорки. я выключила его, потом заметила, что в коридоре передвигаются какие-то тени. все, что я делала потом - это буквально бегала из одной комнаты в другую, ревела и орала от ужаса. это было очень долго. я уже в слезах просила М. приехать, но она, слыша мою истерику, не соглашалась (вот сука!). все это время по квартире от стены к стене передвигались какие то тени и блики, периодически включался телевизор. когда я снова подошла к окну и закурила, на подоконник открытого окна зацепилась чья-то рука. я заорала и спихнула ее - М. бросила трубку - выглянула в окно и оказалось, что какой-то мальчишка решил пошутить и забрался по водосточной трубе. я начала молиться. за спиной в коридоре что-то зашуршало, я стала снова набирать М. и проснулась. и поняла, что это был сон только спустя минуту. то, что квартира была другая, и вообще - это сон. посмотрела на часы - 3 часа ночи, легла я в 1.30 так страшно мне никогда не было. все было настолько реально, я пролежала потом минут 5, потому что не могла отделаться от липкого ощущения, что я все еще там, вернее, что это все - не сон, и что я сошла с ума. потому что все настолько реально - дремота, люди, мои ощущения - те, когда мне казалось, что этого ничего не может быть. молиться во сне, пиздец жеж. лежала, и не могла встать, но и лежать тоже не могла - все скрутило от страха. позвонила Б. и разревелась - страшно, страшно было встать и дойти до коридора, мы проговорили минут 15. доброго утречка, блять. * да, все это было так отвратительно реально еще потому, что как только началась чертовщина, я, матерясь, поставила статус в соцсети: "ищу соседку на неопр.срок, предположительно до осени" и описание квартиры. и первое, о чем я подумала, когда открыла глаза - надо стереть статус. * второе, о чем я подумала - надо кому-то позвонить, первой на ум пришла М., потом я вспомнила, что она отказывалась приехать, и передумала. * я чувствую себя - эмоционально и, особенно, физически - прожеванным куском мяса. * мне до сих пор страшно.
тем девушкам и молодым женщинам, которые произносят "штаники, румяшки, сарафанчики, сапожки, карандашики, стильненько, модняшки, интересненько" и прочие "шки" и "еньки" нужно срочно, срочно делать лоботомию. пойду, вымою язык с мылом.